РАДИО КНИГА ВСЛУХ 
29 ноября исполняется 65 лет Джоэлу Коэну, автору «Фарго», «Большого Лебовски» и «Старикам тут не место», трехкратному обладателю каннского приза за режиссуру, и, конечно, родному брату Итана Коэна, вместе с которым он написал и поставил все эти шедевры. Почти за сорокалетнюю карьеру Коэны, которых заслуженно называют «абсолютными художниками и властителями стилей», умудрились поработать с разными жанрами, будь то нуар, вестерн, криминальная драма или романтическая комедия. И в юбилей классика современного постмодернизма хотелось бы разобраться с загадочным «Бартоном Финком», где главную роль (и одну из лучших) исполнил Джон Туртурро, который ничуть не хуже Джеффа Бриджеса в «Большом Лебовски», Хавьера Бардема в «Старикам тут не место» и Стива Бушеми в «Фарго».
«Бартон Финк», сценарий которого Коэны написали за три недели, прежде чем вернуться к сценарию «Перекрестка Миллера», стал их первым и единственным фильмом, который взял «Золотую пальмовую ветвь». Тогда же Джоэл Коэн получил каннскую награду за режиссуру, а Джон Туртурро – за лучшую мужскую роль. «Бартон Финк» сделал их культовыми героями. У этого дуэта, открывшего в кино «идиотию как инструмент критики», нет более титулованной картины. Если только по-настоящему философский вестерн-триллер «Старикам тут не место», который забрал аж четыре главных «Оскара» и тоже был номинирован на «ветвь». Именно «Бартон Финк» показал зрелость этих ироничных интеллектуалов. А, собственно, что особенного в этой драме о писателе?
На первый взгляд, картина кажется трагикомедией о творческом тупике. Однако, как и в других произведениях Коэнов, находящихся между авангардом и мейнстримом, в этой странной истории о молодом драматурге, который приезжает в Голливуд, есть слои смыслов. Авторы делают заявление о природе искусства, которое имитирует жизнь, которая имитирует искусство, рождающееся в муках, а не в спокойствии, о том, что эгоизм – враг совершенства, и что пишущие машинки кинематографичны.
Бартон Финк – писатель, которого приглашают в Голливуд, чтобы написать сценарий для легкомысленного фильма о борцах. Только для главного героя творчество – не о деньгах, а о «простом человеке». Драматург – убежденный идеалист, борец за человека труда, поэтому приглашение в индустрию развлечения автору пролетарских пьес кажется пощечиной и издевкой. И все же «новый голос американского театра» поддается соблазну и едет в Голливуд, где от него ждут историю, которая заставит людей плакать или смеяться, но главное – вложить в рассказ душу, особое «бартонфинковское чувство».
Разумеется, серьезный, честный и довольно наивный драматург, рассказывающий о бедных и униженных, выразитель простых истин, а не высоких идеалов, понятия не имеет, что такое драма о здоровяках в трико. Однажды ночью, пытаясь выдавить из себя хоть строчку, Финк слышит за стеной то ли плач, то ли смех, и немедленно жалуется на шум. Нарушителем покоя оказывается дружелюбный толстяк Чарльз Мэдоус (улыбчивый Джон Гудман). В этом милом, болтливом, вечно пьющем и потеющем «торговце спокойствием» писатель видит того самого «простого человека», которого он постоянно ищет и воспевает и который сам к нему приходит. Правда, вся ирония в том, что всезнающий драматург даже слушать не хочет «простого человека» – Финк постоянно перебивает своего гостя, страстно рассказывая о людях труда и о том, что он пишет нутром и что «Господь видит, у меня есть душа, и она говорит мне...». Потом строчки, написанные в сценарии, Финк находит в Библии, что подталкивает его к мысли, что он есть Бог, а студийный босс даже целует «особые» бартонфинковские ноги. «Я творец!» – громко заявляет глуповато уверенный в себе писатель, якобы постигший душу простого народа.
Горячие рассуждения Финка о человеке труда так же обманчивы, как мелодрама о борцах, над которой он потеет. Главная мысль коэновского фильма – не попытка определить, кто же такой этот «простой человек», а показать лживость тех, кто себя выдает за «простого человека». Эти художники, писатели, философы просто не знают и не понимают тех, кого воспевают. «Бартон Финк» – об абсурдности, парадоксальности и непредсказуемости жизни. Сосед драматурга оказывается безумным маньяком, кумир и «лучший романист нашего времени» – безнадежным пьяницей, за которого, выясняется, все время писала секретарша, а большим студийным боссам вообще не интересны истории о борьбе со своей душой – только «кровь, пот и ринг». В общем, все – фальшивка. И между делом авторы задаются вопросом: какова природа искусства и роль творца? Должен ли художник страдать, пережить боль, чтобы сделать нечто поистине серьезное?
Не случайно Бартон Финк сует ноги в большие туфли Чарли Мэдоуса, который потом оставляет писателю загадочную коробку (скорее всего с отрезанной головой), которая становится вдохновением для написания «самой важной работы в жизни». Стало быть, драматург должен быть безумцем? Ведь путь к освобождению лежит через страдания. «Ты думаешь, ты знаешь боль? Думаешь, я превратил твою жизнь в ад? Посмотри на эту помойку. Ты тут просто турист с пишущей машинкой, а я живу здесь», – обращается к писателю сумасшедший, только что расстрелявший людей с восклицанием «Хайль Гитлер!». Не порядок и спокойствие вдохновляют художника, а боль, тревога и хаос.
Коэны ловко размывают границы реальности и вымысла, изображая молчаливое сумасшествие одиночки, как Стэнли Кубрик в «Сиянии», где главный герой – тоже писатель, впадающий в безумие, потому что творчески парализован. Даже гостиница, где останавливается Финк, напоминает зловещий «Оверлук». Фильм похож и на знаменитую «квартирную» трилогию Романа Полански («Отвращение», «Ребенок Розмари», «Жилец»), а ведь именно Полански в 1991 году возглавлял каннское жюри и щедро наградил братьев призами. «Бартон Финк» пропитан острым чувством загадочности и паранойи, ведущим к дикой кульминации, где пламя вырывается из всех щелей. В придуманном Коэнами мире все указывает на пугающую странность: обои отклеиваются, гостиница кажется мертвой, коридоры бесконечными, тишина не успокаивает, а страшит, и отчаявшиеся герои теряются в лабиринтах сознания. «Бартона Финка», который вроде нуар, а вроде черная комедия, справедливо называют фильмом ужасов, потому что настоящий ужас – это небытие и непознаваемость, унылое ожидание и тихое затишье перед адски жаркой бурей.
«Бартон Финк» – главный фильм Коэнов. Возможно, уступает только «Фарго», который попсовее, потому что понятнее. И если расхватанный на цитаты «Большой Лебовски» – о свободе, то «Бартон Финк» – о тотальной несвободе. Родоначальники американского «параллельного» кино сделали тонкую, грустную, метафизическую, пронизанную чертовщиной басню о художественном и экзистенциальном страхе не только творческого человека, самоуверенного и самовлюбленного, а человека вообще. Это мрачная, кафкианская, трагикомичная драма о роковом моменте в жизни страдальца, попавшего по ту сторону бытия, оказавшегося на стыке иллюзии и реальности, лишенной смысла.
