«мама!» – зловещий кошмар, похожий на «Жильца», «Ребенка Розмари» и «Меланхолию». Кафкианская картина, пропитанная поланщиной и триерщиной, имеет отголоски «Ангела-истребителя», но без сатиры. В сюрреалистичной драме Луиса Бунюэля аристократы не могут покинуть обеденный зал по совершенно непонятным причинам – вроде бы хотят, но почему-то продолжают гостить. Мало-помалу безумие персонажей ведет их к тотальной анархии.
Фильм Даррена Аронофски – абсурдистский саспенс-триллер, который для полноценного понимания требует трезвости и выдержки. «мама!» – то, что мы видели в других картинах режиссера: «Пи», «Реквием по мечте» и «Фонтан», но подача истории неожиданная, уникальная, ужасающая. Аронофски снова рассуждает о природе человека, но без мелодраматизма. Сюжет обыгрывается как жутик о дамах с призраками, подобно «Другим» Алехандро Аменабара, когда зритель не уверен, что таится по ту сторону двери. «мама!» пронизана мистицизмом, паранойей и подкрадывающимся ужасом. И это при том, что «мама!» – не хоррор.
Характер событий постоянно меняется. Картина с тяжелейшим третьим актом настолько сумасшедшая, что дыхание перехватывает, особенно когда загнанная мать, наконец, становится матерью, и поэт создает желанное и важнейшее произведение, возносящее его до небес. Именно в этой киноленте гений и злодей, хаос и порядок, дикость и покой, реализм и сюрреализм сидят рядышком, обнявшись. Душераздирающий гротеск, когда женщине не позволяют остаться один на один с любимым мужчиной, ибо общество вносит смуту, угрожая жизни семьи, малыша и дома, который волнуется, когда стучат незнакомцы. «мама!» Даррена Аронофски – метафора абсолютного разрушения и несвободы, полная насилия и страданий от рук фанатичных гостей-мракобесов, которые не позволяют хозяйке спокойно походить в ночной сорочке в собственном гнездышке и постоянно лапают ее вещи. Очень жизненно, не правда ли?
Виртуозная операторская работа и великолепная работа со звуком. Картина лишена музыки. Общих планов почти нет, вместо них – лица и затылки, что еще сильнее обостряет чувство замкнутости и желание побега. Камера блуждает вокруг и вместе с персонажами. Незваные гости, будто вампиры, высасывают жизнь из умиротворенной обители хрупкой Лоуренс, рожденной из пепла и, что примечательно, никогда не покидающей дом, который тоже наделен жизнью – пронзительно звучат скрип, треск, звон, скрежет. Женщина прикасается к стенам и слышит биение сердца их монастыря. Дом дышит, оттого и кровоточит. А хранительница очага – чуткая, женственная мать, в то время как писатель – образ мнимой силы. Перед зрителем раскрывается история неволи, отверженности и любви – не то безнадежной, не то счастливой.
Читайте также: «мама!» Даррена Аронофски: разгадка концовки, смысл названия и библейские отсылки
Помните «Лего. Фильм»? Так вот, «мама!» – «Библия. Фильм». Кино о сотворении и гибели мира с кубриковским содержанием и хичкоковской подачей. Эд Харрис – Адам, Мишель Пфайффер – Ева, Хавьер Бардем – Бог и Дьявол в одном лице, питающийся славой и великодушно приглашающий любого, кто стучится в его дом (церковь). Однако стоит Адаму и Еве войти в кабинет поэта (Эдем) и дотронуться до запрещенного плода (кристалл – древо познания добра и зла), как любезный Бог тут же гневается и гонит их прочь. Последователи Творца показаны дикарями, которые яростно врываются в церковь великого писателя, воспевая его слова, якобы меняющие их жизнь. Очевидно, режиссер создает аллюзию на религию – человечество готово пойти даже на убийство за кусочек Бога, ведь не будем забывать, что все киноленты Аронофски повествуют об одержимости. Отсюда и истерический третий акт, сутью и эстетикой похожий на «Дитя человеческое». Ревность оборачивается зверской ненавистью, вспыхивает безжалостная война – предвестники Апокалипсиса. Аронофски создал метафору уничтожения человечества: религиозные войны, рабство, сектантство, пожар и потоп, самолюбие и ярость Бога, создание Библии, поклонение идолу и расправа над Христом. Мораль истории: люди – чертовски самодовольные, циничные и злобные твари, и что не мы первые, не мы последние.
Нащупывается и обратная сторона монеты. Арт-мейнстрим Даррена Аронофски является живописной историей об искусстве и признании художника. Персонажи Бардема и Лоуренс – два разных творца: один идет в народ, а другой создает для себя. Поэт не в силах создавать без сердца женщины, которое он вытаскивает из ее испепеленного тела. Невзирая на всемогущество Бога, без женского сердца он творить неспособен. Без женской любви зарождение жизни невозможно, а искусство – это всегда боль и любовь, сливающиеся в одно целое. Творчество – это акт насилия, и именно горькая, страстная, невыносимая любовь позволяет творцу создавать. Впрочем, в этом рассказе патриархальный персонаж Бардема может быть единственным реальным персонажем, который живет меж двух миров – чуткой музы и бесноватой публики. А все события зритель созерцает глазами измученной музы, вдохновляющей писателя сочинять.
Мрачная картина с финалом выше моего понимания мироздания может вызвать сомнение, отторжение и отвращение из-за своей своенравности, парадоксальности и дикости. Зрелище дьявольски тревожное, ужасающее и трагическое. Правда, иногда полезно не искать и не гадать, а просто погрузиться. Дело в том, что сложность киноленты о природе человека, семье и искусстве – как раз в ее мнимой простоте изложения. Начинаешь трактовать и разбираться – магия сразу исчезает. В конце концов, покажите другого голливудского режиссера, готового отважиться окунуть зрителя в свой безумный мир. Отойди Терренс Малик от философской поэзии (между прочим, в «Путешествии времени» Малик обращается к природе нежно – «Мать». Совпадение? Не думаю), получилось бы нечто подобное, но Даррен Аронофски дерзнул подать это по-своему, свежо, метко, страшно драматично и художественно виртуозно. Ай да Аронофски, ай да сукин сын! «мама!» наградит если не удовольствием, то точно впечатлением. А разве не в этом прелесть кино? Не всегда нужно понимать, чтобы наслаждаться. Как говорит Николас Виндинг Рефн: «Кино должно вызывать сложные чувства. Творчество – жизнь. Если искусство не вызывает сложных реакций, то зачем оно?». Что же, «мама!» – искусство в чистом виде.