В 2017 году исполняется 110 лет со дня рождения Астрид Линдгрен, книги которой стали частью детства нескольких поколений советских, а затем и российских читателей. Вышедшая в издательстве “КоЛибри” биография “Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь”, написанная Йенсом Андерсеном, в очередной раз напоминает о том, что жизнь любого большого писателя не менее интересна, нежели его творчество.
В отличие от подруги и соратника по созданию сказочных миров Туве Янссон, Линдгрен никогда даже не пробовала сочинять для взрослых. “Полагаю, Астрид просто больше волновала жизнь и судьба детей, чем взрослых”, - заметил в одном из интервью внук писательницы Олаф Нюман. Между тем, как нередко бывает, истории Линдгрен - не просто сказки о сильной и по-своему умной девочке или о мальчике, посреди немаленькой семьи мечтающем о собаке.
“Нет, наверное, ни одного существа, рожденного женщиной, которое бы не было одиноко. Кусочек меня упрямо, невыносимо, ожесточенно одинок - и, вероятно, так всегда и будет ”, - писала она подруге. Тема одиночества, табуированная в шведской культуре, стала для Линдгрен главной, а первая ее книга увидела свет, когда автору было 37 лет. И в этом позднем старте видится нечто закономерное: чтобы писать на такие явно недетские темы, помимо бойкости пера требуются житейский опыт и мудрость. А опыта к тому моменту было предостаточно: ранний ребенок вне брака в до смешного пуританской стране, долгий судебный процесс с отцом ребенка, одновременно с этим - работа в ежедневной газете и еще одна непростая попытка устроить личную жизнь, к счастью, на этот раз увенчавшаяся успехом.
...А еще была война. В течение всей второй мировой Швеция держала нейтралитет, одновременно поставляя руду в Германию и предоставляя убежище антинацистам и евреям. Именно с военными годами связаны самые неоднозначные для русского читателя страницы дневника Линдгрен. “Ослабленная Германия может для нас, в Скандинавии, означать только одно: мы окажемся под русскими. И тогда, мне кажется, я лучше буду всю жизнь говорить "Хайль Гитлер", чем окажусь под русскими. Страшнее этого ничего и представить себе нельзя”. И все же гуманизм будущей мамы Карлсона сильнее конъюнктуры: несколькими днями позже она напишет: «Я никогда не смогу поверить в режим, который создал концлагеря в Ораниенбурге и Бухенвальде, который позволил и поддержал погромы 1938 года, и который приговаривает норвежскую девочку к году тюрьмы за то, что она порвала портрет Гитлера». Как ни относись к антисоветским пассажам в дневнике и замечаниям типа “К 1944 году мир наконец понял, что скрывается за фразами о новом мировом порядке”, попытки взглянуть со стороны на оба авторитарных режима могут оказаться небезынтересны даже для заинтересованного читателя.
И именно тогда творчество стало для Астрид Линдгрен спасением: с 1941 года она начала рассказывать дочери Карин истории о необыкновенно сильной девочке с чудным именем Пеппи Длинныйчулок, а потом и записывать их. История пути Пеппи к широкому читателю напоминает остросюжетный роман: отказы крупных издательств, маленькая фирма, выпускающая все подряд, и редактор, шестым чувством угадавшая гениальность бывшей репортерши провинциальной газеты - истории успеха что в музыке, что в литературе выглядят одинаково. И этот успех оказался столь же полным и безоговорочным, что и битломания: смелая, сильная и добрая девочка оказалась много интереснее модных тогда наспех состряпанных сказочных героев. Вдохновленная успехом, Астрид берется за дело всерьез: продолжения истории Пеппи, новый герой, суперсыщик Калле Блюмквист, “Мы все из Бюллербю”, и так по одной книге в год, помимо работы в издательстве. А еще защита прав авторов, активная политическая деятельность, мешки писем с вопросами о жизни, Вселенной и всем остальном, по-прежнему невеселая семейная история… впрочем, рассказывать об этом подробно значит попросту пересказывать книгу.
Увы, русскому читателю будет не слишком приятно узнать, что в биографии его любимой писательницы нет почти ничего о Малыше и Карлсоне, которые лишь мельком упоминаются в ряду других персонажей. “Переводчица сделала Карлсона более обаятельным, чем у нас”, - говорит уже упоминавшийся нами Олаф Нюман. Разумеется, хулигану, живущему на крыше, немного не хватает душевного тепла и щедрости Пеппи, он куда ближе к веселому, беззаботному и бессердечному Питеру Пэну, однако трудно поверить, что человечка с пропеллером обошли молчанием и шведская критика, и читатели. Вероятно, следовало бы вспомнить и о “потеплении” в отношении к Советскому Союзу: “300 000 экземпляров «Карлсона» — грандиозно, да? У вас там дети едят их, что ли, эти книжки?”, - лукаво спрашивает Астрид в письме Лилиане Лунгиной, которое цитируется в недавно переизданном “Подстрочнике”. По совершенно непонятной причине обойден вниманием и совместный советско-скандинавский фильм “Мио, мой Мио” с музыкой Бенни Андерсона и участием будущих звезд Голливуда Кристофера Ли и Кристиана Бейла.
И все же достоинства книги заставляют забыть о ее недостатках и умолчаниях. Помимо собственно истории жизни фру Линдгрен, особое внимание обращает на себя иллюстративный ряд: детские сочинения и рисунки Астрид, фотопортреты детей, ранняя рукопись “Пеппи Длинныйчулок”, совместное фото с Туве Янссон… Перелистывать ее не менее увлекательно, нежели читать, и пусть кое-какие факты, быть может, не тайна для поклонников Гугла и Википедии, но для тех, кто держал на полках полное собрание шведской сказочницы и убежден, что книга должна быть книгой, эта биография - настоящий подарок.