РАДИО КНИГА ВСЛУХ 
В конце апреля в издательстве Corpus вышел новый роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин». Это продолжение повести «Метель», стилизованной под русскую классическую прозу XIX века и попавшую в шорт-лист национальной премии «Большая книга» в 2011 году. Почему новый роман Сорокина достоин ничуть не меньшего внимания и из-за чего «Доктора Гарина» можно считать как чем-то новым, так и хорошо забытым старым в творчестве писателя, – разбираемся.
«У меня была поначалу лишь одна идея, вуайеристская: что случилось с героем "Метели" доктором Гариным спустя 10 лет? Хотелось глянуть на него. А когда начал, стал получаться приключенческий роман, которых я раньше не писал. И вот это было для меня ново», – говорил Владимир Сорокин в интервью «Новой газете». Сама «Метель» тоже была произведением необычным, отсылающим то к Пушкину, то к Чехову, то к «Хозяину и работнику» Толстого – и о том, что действие ее происходит далеко не в XIX веке, догадываешься не сразу. Получилась не только искусная, но и весьма законченная стилизация, стоящая в творчестве Сорокина особняком и на первый взгляд не требующая продолжения. Но у автора, как мы видим, оказалось на этот счет свое мнение.
Сам «Доктор Гарин» также начинается как стилизация – с письма доктору одного из его пациентов. Привыкшие к слогу «Метели» могут подумать, что их ждет некий столь же милый и столь же старомодный роман в письмах. Однако уже через пару страниц становится ясно, что автору неинтересна «Метель номер два», и новый роман по стилю ближе к таким произведениям, как «Теллурия» или «Манарага». Сам герой уже не врач общей практики, но уникальный психиатр, исповедующий в лечении весьма оригинальный метод, именуемый гипермодернизмом. Пациентами его клиники становятся некие забавные существа, в которых без труда можно узнать бывших членов G8 – к слову, само это обозначение весьма интересно преломляется в контексте романа, а линия, связанная с этими существами, способна не раз вызвать улыбку на лице читателя.
Внешнему миру между тем не до смеха – в нем идет что-то вроде войны всех против всех, а Россия уже давно раздроблена на государства, города в которых стали зоной влияния в том числе Китая и Японии. Военные действия срывают с места доктора и его пациентов, отправляя их на поиски нового пристанища. В пути их ждет множество удивительных существ, среди которых – знакомые нам по «Метели» витаминдеры, жители лагеря анархистов, поклоняющиеся Бакунину и Кропоткину и болотные черныши, ставшие результатом тайных советских экспериментов (в этой части повествования невольно вспоминается то ли лагерная проза, то ли «Кавказский пленник» Пушкина). А прошлое все не отпускает доктора Гарина, напоминая о так и не привитых жителях села Долгое то во сне, то наяву, и сам он вспоминает то, о чем не успел рассказать нам в «Метели». Это еще одна причина не считать «Доктора Гарина» необязательным продолжением.
Говоря о новом романе, надо вспомнить и многочисленные отрывки-стилизации, рассеянные там и сям по всему тексту. Сорокин и здесь оказывается весьма изобретателен, предлагая читателю то фрагменты из дневника советских времен, то роман в жанре альтернативной истории с рок-н-роллом на русском языке, а то и вовсе детские сказки. Кстати, читая их, невольно сожалеешь о том, что книжки под названием «Сказки старого снеговика» не существует в природе. А кое-где автор «Голубого сала» даже напоминает своего коллегу Виктора Пелевина – не только потому, что часть действия происходит в лечебнице с ее необычными, хотя и действенными методами.
Критики уже успели заметить, что «Доктор Гарин» словно составлен из кусочков старых произведений Владимира Сорокина. На поле антиутопии он резвится со времен как минимум «Дня опричника», исторические вольности знакомы нам по «Голубому салу», а ближе к концу автор своеобразно признается в любви русской литературе, заставляя вспомнить ту же «Манарагу». И все же новый роман – не только повторение пройденного: он сочетает в себе черты приключенческого романа, сатиры, романа-путешествия и даже рыцарского романа. Целеустремленность роднит главного героя с Дон Кихотом, а внезапная любовь к абсурдным поговоркам – с Санчо Пансой: как и Сервантес, автор подчеркивает некрасоту героя, но не опускается до его развенчания. А еще это история любви – само собой, с оттенком фирменного сорокинского эпатажа. Именно любовь придает всему повествованию некую щемящую ноту и лиризм, роднящий «Доктора Гарина» с русской литературой так же, как роднил с нею стиль «Метели».
«Уездный доктор Платон Ильич Гарин был высоким, крепким сорокадвухлетним мужчиной с узким, вытянутым, большеносым лицом, выбритым до синевы и всегда имевшим выражение сосредоточенного недовольства». Этот не слишком симпатичный портрет русского интеллигента, нарисованный в «Метели», существенно видоизменяется по ходу «Доктора Гарина». Пройдя метель вблизи Долгого, долгие странствия, поиски и даже рабство, герой открывает нам черты, роднящие его не только с интеллигенцией XIX века, но и со все тем же странствующим рыцарством. «Мы, врачи – люди долга», – говорит Гарин, активно помогающий встреченным на его пути и вообще действующий куда активнее, нежели в «Метели». И счастливый финал «Гарина» после всех передряг видится закономерностью. Тем более что хэппи-энд – редкий гость не только для Владимира Сорокина, но и для русской литературы в целом.
